Злые игры. Книга 2 - Страница 102

102

— Ну, как всем импотентам, или большинству из них, мне иногда удавалось кое-чего достичь с некоторыми проститутками. Доктора порекомендовали мне этот способ, и он помог. Меня тогда это поразило, даже привело в восторг. Но с женщинами, к которым я что-то испытывал, не выходило никогда и ничего. Говорят, у меня классический случай. Абсолютно классический. Если мне кто-то не нравится, если я кого-то презираю, с такой женщиной я могу заниматься любовью. Быть может, — он чуть улыбнулся, — быть может, хоть это тебя немного утешит.

Вирджиния лежала на постели и смотрела в окно. Ее захлестывали самые разные эмоции, и она никак не могла в них разобраться. Отвращение, страх, гнев, шок — все эти чувства сливались в состояние какой-то ужасающей внутренней паники, в котором она и блуждала, почти тонула, изо всех сил стараясь сохранить холодный рассудок.

Она очень долго молчала, потом проговорила:

— Александр, я могу понять, что ты импотент. Что ты способен чувствовать любовь, даже испытывать желание. Но чего я не могу понять, так это как ты мог так поступить со мной. Ты же обманул меня. Заманил меня в ловушку. И при этом говоришь, что ты меня любишь.

— Ну, видишь ли, — ответил он, и глаза его выражали необыкновенную нежность и ласку, а также какую-то странную иронию, — мне хотелось, чтобы у меня была жена. Очень хотелось. По многим причинам. И я влюбился в тебя. И тебя выбрал.

— Но это же… это ужасно.

— Почему? Я многое могу тебе предложить. Как ты сама знаешь. А тебе хочется это иметь. И я подозреваю, что довольно сильно хочется.

— Чепуха, Александр. Чего бы мне там ни хотелось, но если бы я знала обо всем этом, знала о тебе, я бы никогда, никогда не вышла за тебя замуж.

— Да, не вышла бы, — вздохнул он, — я это понимаю. Хотя мне приятно сознавать, что наряду со всем прочим тебе хотелось и меня самого. Ты меня любила, Вирджиния, ведь правда же? Дело же не только в доме, в титуле и во всем остальном, верно?

— Разумеется, дело не в этом, Александр. И конечно же, я была в тебя влюблена. Дело вовсе не в доме и не в титуле.

— Вот тут ты начинаешь немного отходить от истины. А потому и чувство вины у меня начинает слегка уменьшаться. Разумеется, тебе хотелось иметь титул, положение, которое он дает; и, естественно, тебе захочется иметь и дом.

— Александр, я даже видеть не хочу этот дом. Я возвращаюсь в Америку.

— Посмотрим.

— Нечего и смотреть. — Она была явно поражена его словами. — Разумеется, я уезжаю.

— Значит, я был не прав, — сказал он. — Ты не… ты не любила меня.

— Александр, я не могу тебя любить. Теперь — не могу.

— Почему нет? Ничего же не изменилось.

— Конечно же изменилось! — с отчаянием в голосе воскликнула она. — Ты меня обманул! Ты не тот, кем… чем… я тебя считала.

— Чепуха! Я именно тот, кем ты меня считала. Во всех отношениях, кроме одного-единственного. С этим одним, я думаю, мы сможем справиться. Вместе.

— Ты хочешь сказать… — В глазах ее снова вспыхнула надежда, даже желание. — Хочешь сказать, ты думаешь, что я смогу тебе помочь… чтобы тебе стало лучше?..

— Нет, боюсь, этого ты сделать не сможешь. Даже знаю, что не сможешь. Должен тебе сказать, что, по мнению многих очень квалифицированных специалистов — из нескольких стран, в том числе и из твоей собственной, — твои усилия были бы заведомо обречены на неудачу. А поскольку каждая неудача отражается на мне очень болезненно, я их сильно переживаю, то я бы предпочел, чтобы ты вообще ничего не предпринимала в этом направлении.

— Тогда я не понимаю, что ты хочешь сказать. И я даже думать не могу о том, чтобы остаться с тобой. Я хочу вернуться домой. Прямо сейчас же. — Ее ледяное спокойствие вдруг словно надломилось: горло у нее перехватило, откуда-то снизу подступили и потоком хлынули из глаз слезы. Вначале она горько заплакала, потом истерически зарыдала. Она лежала на спине и лупила кулаками то по постели, то по Александру, когда он делал очередную попытку подойти и успокоить ее. Александр смотрел на нее поначалу виновато, с жалостью и сочувствием, а потом, по мере того как ее истерика становилась все сильнее, — почти со страхом.

— Пожалуйста, — проговорил он, — пожалуйста, не надо.

— Убирайся! — завопила Вирджиния. — Уходи, и чтобы я тебя больше не видела! Ты омерзителен! Ты мне противен, я ненавижу тебя! То, что ты сделал, ужасно, просто ужасно!

— Не надо, — попросил он, — не говори так. Не так уж это ужасно.

Она была настолько поражена, что замолчала. Потом, всхлипнув, с трудом произнесла:

— Разумеется, ужасно. Как только ты можешь говорить подобное?!

— Потому что это правда. Послушай меня. Выслушай, пожалуйста.

Она уселась на кровати, по щекам ее тихо бежали частые крупные слезы.

— Послушай, — продолжал Александр, — я действительно люблю тебя. Я в самом деле тебя люблю. Я влюбился в тебя сразу же, а потом моя любовь становилась все сильнее и сильнее. Мне нравилось, что ты такая нежная, такая чувствительная и чуткая, такая необыкновенно целомудренная. Я любил тебя за твою красоту и твое обаяние. Мне казалось, что ты для меня могла бы стать идеальной, просто идеальнейшей женой. И я хотел тебя. Я очень тебя хотел. И знал, что мы можем быть счастливы вместе.

— Александр, это…

— Будь ко мне снисходительна, пожалуйста, Вирджиния, я очень многое могу предложить. Давай будем честными. И забудем об этом сексе.

— Но…

— Забудь о нем, — повторил Александр, глаза у него при этом были умоляющие и невероятно грустные. — Я знаю, что тебе хотелось всего остального, Вирджиния. Я это знаю. Я знаю, что тебя завораживала мысль стать графиней, стать хозяйкой Хартеста. Скажи честно, разве не так?

102